Мы используем файлы cookies для улучшения работы сайта НИУ ВШЭ и большего удобства его использования. Более подробную информацию об использовании файлов cookies можно найти здесь, наши правила обработки персональных данных – здесь. Продолжая пользоваться сайтом, вы подтверждаете, что были проинформированы об использовании файлов cookies сайтом НИУ ВШЭ и согласны с нашими правилами обработки персональных данных. Вы можете отключить файлы cookies в настройках Вашего браузера.
Адрес: Старая Басманная ул., д. 21/4, стр. 1, каб. 414в
Телефон: +7 495 772-95-90*22692
Email: aengovatova@hse.ru
Школа философии и культурологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ создана 1 сентября 2020 г. в результате объединения Школы философии и Школы культурологии. Её сотрудники — известные учёные и опытные педагоги — ведут исследования в области истории философии и культуры, этики, логики, философии религии, социально-политической философии, культурной политики и культурсоциологии. культурной антропологии и визуальной культуры. В Школе ведётся профильная экспертная деятельность в сфере культуры и этики. Особенностью Школы является ориентация на проектный характер образовательной и научной деятельности сотрудников и студентов.
Ажимов Ф. Е., Пружинин Б. И., Жукова О. А. и др.
М.: РОССПЭН, 2024.
Вопросы теологии. 2025. № 4.
In bk.: New Europe College Yearbook. Bucharest: New Europe College, 2025.
Dolgorukov V., Gladyshev M., Galimullin R.
arxiv.org. Computer Science. Cornell University, 2024
Запись семинара можно увидеть здесь.
«Мои исследования, - ввел в проблематику Юрий Петрович, - тесно связаны с текстами, в которых люди рассказывают о себе. Преимущественно я занимался текстами зарубежными, из раннего Нового времени. Статья же, предложенная к сегодняшнему обсуждению, поднимает вопросы из нашей собственной истории. Речь идет об одном необычном документе, требуемом в советском обществе у миллионов граждан. Формально он назывался «автобиографией», но имел совсем иную суть»
Для описания таких документов Юрий Петрович предложил термин «делопроизводственная автобиография». В ней человек должен был сжато рассказать о себе, опираясь на весьма строгий образец. Рассмотрим подобную автобиографию крестьянина. «Этот человек окончил семь классов, почему в автобиографии ни одной ошибки?». Ответ, кажется, ясен: подобные тексты советские люди писали многократно: то, что становилось делопроизводственной автобиографией, само основывалось на массовой практике анкетирования.
Ясно, что к этому относились серьезно. В пример Юрий Петрович привел черновик автобиографии Маршака, испещренный исправлениями. В данном документе гражданин должен быть продемонстрировать лояльность государству, что иногда требовало немалых усилий. Жанр «делопроизводственной автобиографии», несмотря на всю его близость к анкете, все же предполагал свободу, пространство для «индивидуальной стратегии». Ярким примером могут служить автобиографии физиков Евгения Гросса, Абрама Иоффе, Николая Семенова. Их документы интересны нам тем, что хорошо известны и биографии, которые тем самым можно с автобиографиями сравнить. У каждого из физиков имелись некоторые «проблемные» пункты, которые по-разному отражались в их делопроизводственных автобиографиях.
Вот Иоффе, сын крупного купца, игнорировал канонический анкетный порядок написания текста, не оставив и слова о социальном происхождении. Вместо этого он подробно подчеркивал свое участие в социалистическом процессе.
Более сложный случай – Семенов: вместо замалчивания он прибегает к оправданиям. Рассказывая о своем происхождении и участии в белом движении, он подробно излагает «причины». «Под влиянием мелкобуржуазной среды вступил в так называемую народную армию…» «Вскоре начал отчетливо понимать, что никаких стимулов для борьбы с большевиками у меня нет». «Глубокое отвращение вызвал Колчак».
Еще одна стратегия – недоговаривание, полуправда. К ней прибегает Е. Гросс. «Отец, до самой смерти, и до и после революции, работал на заводе», пишет он, «забывая» упомянуть, что на заводе отец был не рядовым инженером и не рабочим, а председателем правления и генерал-лейтенантом.
Наиболее сложная часть статьи, - говорит Юрий Петрович, - посвящена исповедальным мотивам. В каких ситуациях создавались делопроизводственные автобиографии? Как можно сравнить это с западными практиками? Например, с Admission Essay, где люди «пишут, как учились в детстве, какая бедная у них семья, в общем, пишут то, что от них ожидают»?
Докладчик также вспомнил случай политика Петры Хинц, написавшей в СV недостоверную информацию, будто она изучала политические науки, что привело к крупному скандалу и ее отставке. Юрий Петрович предложил задуматься, каким образом, принимая те или иные формы в конкретной стране, практика написания массовых текстов влияет на способ субъективации человека. Его исследование может быть рассмотрено как восприятие «изучения советской субъективности», предложенного в западной историографии (S. Fitzpatrick, I.Halfin, J.Hellbeck). Опираясь на подобные материалы, можно раскрывать простой, но важный тезис, что советские люди тоже были людьми, а не просто носителями идеологии.
Комментатором выступила Елена Константиновна Карпенко, доцент Школы философии и культурологии НИУ ВШЭ. Признавшись, что давно следила за исследованиями докладчика, и даже присутствовала при «рождении» термина, она подчеркнула важность конкретной публикации и самой темы. Исследования Фитцпатрик и прочих упомянутых в докладе влиятельных авторов представляют внешний подход к изучению советского, Других в нем конструируют как универсалию. В то же время, предложенный Юрием Петровичем ориентир источников открывает перспективу социального, культурно-антропологического исследования повседневности советского и постсоветского человека. Кроме того, можно, следуя логике Фуко, изучать эти источники, как способ контроля. «Может сложиться чувство, что конструирование субъективности граждан – типичный атрибут модернового общества». Для будущих исследований также стоит учесть, что в статье пока не был поднят гендерный вопрос – рассмотренные автобиографии мужские.
Вслед за Еленой Константиновной принял слово Том Роллингс, работающий с Юрием Петровичем в рамках переводов его исследований, поблагодарив за уникальную практику и попросив докладчика подробнее рассказать и его полемике с иностранными журналами. Затем Дарья Николаевна Дроздова описала свой опыт работы с архивными автобиографиями в Вороново, и поинтересовалась, как Юрий Петрович оценивает изменение историй, рассказываемых одним и тем же человеком до и после революции, в частности с графой вероисповедания. Докладчик предположил, что коренного изменения нет, но есть задача демонстрации лояльности.
Алексей Анатольевич Глухов, обращаясь к упомянутому Фуко, задумался о том, что, если «признание Левиафану» возникает не просто как признание конкретно советской власти, а как модерновому государству, то чем сходны документы разных стран? Что такое автобиография человека модерна, который «хочет, чтобы его приняли на работу в эту эпоху»?
Откликаясь на сложность этого вопроса, докладчик и комментатор указали, что смешивать разные документы все же не выходит: в советской автобиографии человек устраивается в государственное учреждение, правила CV же будет совсем иными. Кроме того, CV пишут для устройства на работу, тогда как делопроизводственные автобиографии – на стадии, когда работа уже предложена. Интересно и то, как изменяется информационное значение подобных документов под влиянием технологий. Гугл хвастается тем, что уже все о нас знает. Подхватывая это наблюдение Ю.Зарецкого, Е.Карпенко сравнила с условно свободной автобиографией социальные страницы. Весьма интересны в этом отношении неявные требования к тому, что пишут на своих «личных» страничках сотрудники тех или иных организаций. CV же больше превращается в формуляр, где есть ссылки на автобиографические страницы.
Финальная часть дискуссии прошла в свете сравнения биографий с масками, предложенного Владимиром Натановичем Порусом. Парадокс рассмотренных практик философ увидел в том, что человек под маской получает возможность смотреть на себя со стороны и видеть свою маску. Когда его не удовлетворяет взгляд на маску со стороны, он пытается ее изменить. «Искаженная рефлексия», распространяемая в этой практике, побуждает человека стыдиться своего я, того, что другие люди – тоже в масках – отнесутся к нему как изгою. В.Н. Порус вспомнил роман Фриша «Штиллер» - о печальных последствиях того, как человек (пусть и не в СССР) пытался отказаться от своей биографии и самого себя.
Е.К.Карпенко отнеслась к идее рассматривать феноменологическое или экзистенциальное измерение «делопроизводственных» документов настороженно, поскольку в них нет должного уровня проживания и рефлексии, и уместным методом становится скорее дискурсивный анализ. Юрий Петрович также заметил, что его пафос – в изучении ситуаций, в которых люди пишут. «А о том, какими они были, мне судить сложно». Но, - заметил В.Н. Порус, - сложно и понять, с какой точки отсчитывать рефлексивность по отношению к своей же биографии/маске. На ребенка надевается маска с рождения, она является нормой, как и смена маски. Человек учится быть рефлективным, когда надо, и нерефлексивным, не отличающим себя от маски, когда не надо. «Что рефлексивно в автобиографии, а что нет? Большой вопрос». Некоторые люди так сживались с выдуманной ими же маской, что отчуждение от написанного вызывало у них возмущение и ужас. Пусть моя маска не слезет с меня даже после смерти! – говорили они, готовые даже подделывать документы, чтобы потомки увидели их в лучшем свете...
Александр Мельников
Завершение семинара совпало с успехом сборной России по футболу на этапе чемпионата Европы. В заключительном слове В.Н.Порус предложил рассмотреть победный счет 1:0 как результат и встреч Школы Философии и Культурологии в этом году. Но кого мы при этом победили, (помимо самих себя), останется, конечно, за рамками короткой формы отчета.
Александр Мельников