Девятое заседание Научного семинара Школы философии и культурологии

На девятом заседании Научного семинара Школы философии и культурологии НИУ ВШЭ Александр Сергеевич Мишура представил свою статью «Понятие намерения в философии действия Элизабет Энском». Участники не только выявили угрозы, связанные с решительным вписыванием разговоров о намерении в практическую логику целей и средств, но и в спорах об общем проекте моральной философии Энском обсудили, почему нельзя так просто отвергнуть Канта и объединить Аристотеля с Витгенштейном.

Запись семинара можно увидеть здесь.

Начиная разговор, Александр Сергеевич Мишура признал, что рассуждает об одной из нетипичных для себя работ. Целью статьи была не защита или критика конкретного философского положения, а осмысление необычной концепции, изложенной в знаменательной для аналитической теории действия книги под названием Intention.

 В докладе А.С. Мишура не стремился строго следовать центральному нарративу статьи, затрагивая и биографию, и общие мотивы моральной философии Энском. Он рассказал, как юная Энском пришла в философию из теологии (под неизгладимым впечатлением от аргумента от первой причины, в котором она отчаянно стремилась устранить порочный круг), и как философские способности спасли ее от сокрушительного провала на университетском экзамене по истории. Вместе с участниками семинара докладчик обсудил влияние Энском на интерпретацию диалога «Филеб», ее заочную полемику с Юмом, что причинность можно наблюдать, и ее спор с Льюисом относительно натурализма и рациональных способностей. А главными фигурами, «тремя столпами» для проекта Энском докладчик назвал Аристотеля, Фому и Витгенштейна. Причем развивала Энском именно проект первых двух классиков, но используя (избирательно и без излишнего преклонения) методы и техники последнего. Ее интуиции в этике привели к возникновению комплексной альтернативы классической деонтологии и консеквенциализму. Аргумент против первой сводился к тому, что деонтология зависима от постулирования фигуры (божественного) законодателя и потому (во все более секуляризированном обществе) нежизнеспособна.

 Энском утверждала, что для решения вопросов о правильных поступках нужно сперва разработать фундаментальную дисциплину философской психологии. Но вместо известной идеи описания ментальных состояний Энском (опираясь на Витгенштейна)  предложила сосредоточиться на практиках: на том, что люди делают, и как они говорят о своих действиях.

В тексте Intention Энском заявила проект дементализации: для прояснения концепта намерения нужно не искать в себе состояние намеренности, а прояснять контексты, в которых разговоры о намерении возникают. Общих типов таких разговоров Энском находит три:

1) О намерении в будущем

2) О намеренном действии

3) О намерении-с-которым (совершается действие)

При этом Энском решительно разводит разговоры о намеренном действии и о ментальной каузальности. Вот ее пример – я увидел в окне силуэт и подпрыгнул. Это ментальная каузальность - какое-то непосредственное ощущение или даже мысль резко ведет к поступку. При этом, если меня спросят, почему я это сделал (что является ключевым вопросом для установления намерения), я не смогу указать в ответе на некое основание. Здесь видно, насколько иначе понимал каузальную схему другой классик теории действия – Дэвидсон. Но при этом Дэвидсон активно использовал ходы Энском, и в особенности, ее знаменательное разделение между действием и описанием действия.

Одна и та же фактичность может быть описана самыми разными способами. Скажем, я качаю насос, пускаю воду в систему, и (зная, что это вода отравлена) отравляю людей – все это отсылает к одной и той же фактичности. Любопытно, что далеко не во всех примерах описаний действие оказывается намеренным – на примере Дэвидсона, я могу намеренно включать свет, входя в комнату, но ненамеренно спугивать находящегося в комнате вора.

Энском задается вопросом, каким образом я знаю о своих действиях. Не тем ведь, что наблюдаю за своими конечностями, когда что-то совершаю. В ответе Энском снова помогает Аристотель. Она считает, что реконструировать намерения и знания агента нужно через восстановление логики целей и средств, где намеренное действие (а не суждение) является заключением практического силлогизма. Следовательно, для разговора о намерениях и действиях, необходимо изучать уже существующие практики, без которых и сам практический силлогизм не мог бы мыслиться.

Оценивая проект Энском, докладчик предположил, что идея единой этики на основании универсальной моральной психологии довольно утопична. Но сам способ концептуального анализа, не посвященного анализу психики, любопытен и оригинален.

                                                                       
                                                                               ***

Выступая в роли оппонента, Софья Владимировна Данько обратила внимание на фрагмент статьи, описывающий отношение Энском к естественному выражению намерения. В 647§ «Философских исследований» Витгенштейн предлагает посмотреть на кошку, подкрадывающуюся к жертве. Энском такое «естественное выражение намерения» не устраивает. Но почему? «У животных нет практикдля выражения намерения» - отвечает А.С. Мишура. – «Они не мыслят в логике практического силлогизма».  Но обращение к Аристотелю вызывает свои вопросы.

Энском отказывается от классического проекта морального законодательства, - продолжает С.В.Данько. - У Аристотеля же законодатель в каком-то смысле был, и уж точно предполагалось благо. Осталось ли это в секуляризованной этике?

Докладчик подчеркнул, что пафос Энском - в идее, что этика должна объединять людей, способствовать их кооперации. Поэтому для работоспособного объяснения того, как этическое мышление работает в большом секулярном сообществе, нужно выявить ее натуралистические основания.

Эта идея вызвала бурную дискуссию. Не странно ли, или даже не чудовищно ли, что людей должен объединять натурализм, а не вера или принципы? Пусть даже натурализм Энском имеет мало общего с физикализмом, так ли уж много общего он имеет с Аристотелем? «Аристотель бы страшно изумился» - предположил Владимир Натанович Порус. «Стал бы Витгенштейн и дальше дружески называть Энском «стариком», увидев, какую судьбу она готовит для моральных идей, значимых для некоторых людей?» – задалась вопросом С.В.Данько.

- Вот получается, что старая этика не вписывается в описание практик, в законодателя многие уже не верят, практики у нас другие, поэтому давайте соорудим более сподручную этику с более востребованными понятиями. Мне это кажется странным… - усомнилась она. – Есть религиозные сообщества, люди: и вот они открывают книгу Энском. И оказывается, что им нужно перестроиться на этику добродетели, а их этические беспокойства оказываются несостоятельными, несущественными, не тем, на что может опираться сообщество. «Витгенштейн предлагал оставить все, как есть». И почему нам следует выбрать проект Энском?

В защиту Энском А.С. Мишура заметил, что она стремится не навязать «новую этику добродетели», а описать, как этическое мышление уже работает. Какую общую логику можно выявить в том, как люди (верящие в законодателя, или же не верящие) говорят о хорошем и справедливом? В этих вопросах нет требования говорить о хорошем как-то по-новому: скорее наоборот.

Но убедил пафос Энском отнюдь не всех.

Владимир Натанович Порус увидел проблему в том, как Энском смешивает тривиальные психические реакции с общим влиянием на действие ментальных состояний и даже мыслей. Разве особенность человека не в том, что намеренные действия тесно связаны с ментальными состояниями?  Допустим, что вычищая ментальные состояния из анализа действия, Энском следует витгенштейнианской идее очищения языка от псевдопроблем, но стоит ли называть такой анализ языка философией?... Но главное, откуда же следует, что этика добродетели с ее предполагаемыми натуралистическими основаниями, действительно объединяет человечество, не получится ли все наоборот? «Ведь добродетель – запутывающее понятие, исходящее из заведомо туманной идеи человеческой природы».

Алексей Александрович Плешков  подметил напряжение между идеей философской психологии и дальнейшим развитием этики добродетели. Не получается ли так, что акцент на структурах практик делает не столь значимым разговор о намерении?

Софья Владимировна Данько развила критику метода, которым Энском «разбирается» с моральными категориями. Если, выражая намерение, человек непременно находится в логике цели и средств, как быть с моральной мотивацией? Находится ли в мире Энском место моральным намерениям, не-гетерономным поступкам?

Сконцентрировал возникающие сомнения Алексей Анатольевич Глухов – а что вообще мы готовы взять из проекта Энском? Как философы, а не историки философии?  В самых важных аспектах возникают пробелы – предположил Алексей Анатольевич. Вот идея практик. Что из нее следует? Есть ли общая мысль, которую мы находим в списке того, как ведут себя люди? У Аристотеля есть ясное объяснение, почему мы рассматриваем практики – чтобы ориентироваться в реальности. Его понимание моральных практик развивается в едином проекте с осмыслением судебных практик, этическое не отрывается от политического. А Энском словно не хочет видеть, к чему ведет Аристотель. Финальная добродетель у Аристотеля – справедливость, и связана она с активной способностью законодательствовать. И у Канта мы находим в самих себе эту активную способность, что Энском как-то странно отбрасывает, сводя деонтологию едва ли не к религиозному законодательству. Что остается в ее проекте описания моральных практик от философской самостоятельности? Видит ли Энском, как моральная философия переходит в нормативную, меняющую жизнь нашего общества?  У Аристотеля образцовый муж не пассивно следует правилу, он даже стоит выше сообщества, поскольку умеет создавать и изменять нормы. Остается ли это у Энском? Стоит ли возвращаться к Энском сегодня - или лучше поблагодарить ее за то, что она вернула нас к Аристотелю?

Отвечая на эти и другие вопросы, Александр Сергеевич  признал важность многих сомнений. Вероятно, мы не найдем у Энском готовой последовательной системы, сравнимой с аристотелевской. Тем не менее, Энском определенно умеет думать. Вопрос о ее релевантности иррелевантен, если в самом опыте знакомства с самостоятельным автором есть смысл. Это знакомство не означает непременную необходимость реактуализации автора. Мы не обязаны ждать от Энском, что она решит наши проблемы.  Но, с точки зрения докладчика, в ее подходе есть новизна. И она, подобно дьяволу, таится в деталях.  Возможно, мыслитель ценен не только тем, что создает нечто прежде невиданное, но и тонкостью в создании философских виньеток.

Александр Мельников