Исследовательский семинар. Разобщение опыта: Реймонд Уильямс и современная микросоциология культуры

Преподаватель и аспирант НИУ ВШЭ, Даниил Небольсин, обсудил с коллегами затруднения, с которыми сталкиваются попытки теоретической работы с повседневным, локальным и "живым" культурным опытом.

Обсуждение было связано как с темами прошлого семинара, так и с некоторыми метатеоретическими особенностями предложенной рамки (интерес к локальному + достаточно широкие «диагностические» обобщения, междисциплинарность, потенциально большое количество релевантных тем). Данные параметры становятся основой для рассмотрения трудностей, с какими сталкивались схожие по своей «конструкции» исследовательские программы. Примерами служат Реймонд Уильямс и проект «новой социологии искусства».

Конспективный вариант доклада: 

1. Одна из центральных тем множества работ Уильямса – «сырой» культурный опыт, понимаемый как «формативный процесс в специфическом настоящем» и как реализуемое в актуальных социальных отношениях креативное «практическое сознание». Его сложно исследовать, поскольку:

- актуальная культурная активность неизменно отчуждается в (широко понимаемый) завершенный продукт

- этот опыт зачастую трактуется как «личный» и изолированный, особенно если описывать его в терминах эстетики и психологии

- попытки описать этот опыт как рецептивный или аффективный насильственно отделяют его от процессов, в которые он вовлечен

- «креативными» обычно признаются практики воспроизводства и исполнения завершенных продуктов и конвенций

Попробуем выяснить, как Уильямс вписывает этот опыт в свою трактовку культуры и какие способы его исследования он предлагает.

 

2. Ранний Уильямс известен тем, что предложил сразу несколько ёмких определений культуры:

- “Whole way of life” – Уильямс не следил за антропологическими исследованиями, а переартикулировал формулировку Элиота с целью избавить ее от элитаризма и радикального консерватизма

- “Culture is ordinary” – потенциальный эгалитаризм

- “Common culture” – акцент на всеобщем доступе к креативным практикам. На момент написания ранних работ Уильямса такового не наблюдалось, поэтому идея «общей культуры» - это недвусмысленно критический жест в адрес классового общества, призывающий не к согласию или гомогенности, а к равенству в праве на участие

Ни одно из этих определений не является дескриптивным. 

 

3. В некоторых текстах Уильямс использует автобиографический модус повествования для иллюстрации своих тезисов, поскольку считает опыт средством поверки теоретических утверждений. Однако исследовать опыт, поверяя это исследование этим же опытом – сомнительная тактика, поэтому в «Долгой революции» предлагается следующее разграничение:

- Проживаемая (lived) культура: собственно актуальный опыт в контексте определенных условий, доступный только в этих условиях;

- Записанная (recorded) культура: результаты его отчуждения в продукт;

- Избирательная традиция (selective tradition): иерархические способы организации записанной культуры.

Его полезно дополнить метафорой, которую Уильямс использует при описании «структур чувственного»:

- культурный опыт «в растворе» (in solution) vs. культурный опыт «в осадке» (precipitated) 

Тем самым культура рассматривается через призму нереализованных возможностей: опыт проживается по-разному в разных контекстах, фиксируется лишь частично и подвергается нормативной селекции, а последняя в немалой степени влияет на способы разделения коллективного опыта. Эти практики и процессы слишком непредсказуемы и неоднородны, чтобы их можно было описать теоретически (в поздних работах Уильямс вообще склонен рассматривать академическую теорию как бюрократизированную рационализацию проживаемой ситуации, нацеленную на собственное воспроизводство). Поэтому задача культурной теории – выяснять, какие процессы и отношения подверглись отчуждению, сегрегации и выпадению в осадок, а какие могут быть учреждены в актуальном настоящем или в будущем. Это одна из сторон эмансипаторно-политической программы Уильямса.

 

4. Другая сторона имеет неакадемический характер – для примера можно ознакомиться с социал-демократическими предложениями в статье “Culture is ordinary” или с историей вовлеченности Уильямса в культурную политику (см, напр.: Jim McGuigan, ‘A slow reach again for control’: Raymond Williams and the vicissitudes of cultural policy). 

Примечательно, что политическая часть программы Уильямса осталась нереализованной отнюдь не по причине её «утопизма» или «радикализма» (этих крайностей в ней нет). Дело в том, что многие из ключевых для культурных исследований проблем и тем («креативность», «всеобщий доступ», «стирание границ между «высокой» и «низкой» культурой», «важность опыта») были перехвачены неолиберальными моделями культурной политики. Представляется, что рассматривать теории культуры последних четырех десятилетий без учета этих процессов (а также трансформаций условий производства академического знания) несколько недальновидно. Новая социология искусства (НСИ) – наглядный тому пример.

 

5. Во-первых, это «междисциплинарный» «проект». Его «проектный» характер проявляется не в последнюю очередь в том, что т. наз. «программные» тексты занимают в нем центральное место. Подобные тексты провоцируют обсуждения и, как правило, активно цитируются, но не всегда приводят к какой-либо реализации заявленной программы.

Во-вторых, «междисциплинарность» НСИ и экстенсивна, и поразительно избирательна: допустим, можно планировать взаимодействия с ивент-менеджментом, исследованиями туризма и досуга или урбанистикой (De la Fuente E. Thinking Contradictory Thoughts: On the Convergence of Aesthetic and Social Factors in Recent Sociologies of Art. P. 63), но заведомо не принимать в расчет исследования обновленной культуры элит, подхватывающие тематику Бурдье (см, напр.:  https://www.sciencedirect.com/journal/poetics/vol/53/suppl/C). При этом, например, Альфред Гелл трактуется прежде всего как предшественник «нового материализма»: семиотический инструментарий и тезисы об экстернализации сознания и коллективной специфике когнитивных процессов не берутся в расчет, достаточно идеи агентности материальных объектов.

В-третьих, центральной проблемой НСИ оказывается культурное потребление. Это можно пояснить на примере Антуана Аньона: описывая музыкальные практики в реляционных и динамических категориях и активно привлекая понятие медиации, в своей теории любительства и вкуса он не сильно выходит за рамки тезиса о креативности потребления. Концепции «со-производства» объекта и реципиента и тезисы Роберта Виткина, Харви Молотча, Тиа Деноры и проч. о восприятии и чувственности как средствах конституирования арт-объектов также не разрушают этой рамки, как и более «материалистически» настроенные варианты НСИ. Во всех этих случаях рассматриваются взаимодействия человека с объектом, контекст которых либо исключается, либо даётся в виде рисованного фона; как именно «локальное» и «контингентное» становится таковым, не объясняется.

 

6. Многие тексты представителей НСИ настолько широки в своей тематике, что их проще причислить к «микросоциологии культуры». На одном из них стоит остановиться подробнее – это статья Т. ДеНоры и С.К. Акорд «Культура и искусства: от миров искусства к искусствам-в-дейстивии» (Acord S.K.,  DeNora T. Culture and the Arts: From Art Worlds to Arts-in-Action)

Это беглый обзор крайне широкого спектра литературы, но ДеНора и Акорд предлагают программу исследования субъективных эффектов и значений эстетических объектов, привлекая различение эксплицитной и имплицитной культур, которое использовалось и в «классической» социологии искусства: к первой относились, например, объекты или институции, ко второй – конвенции, вкусы, модели суждения и проч. (См: Пэнсон М., Пэнсон-Шарло М. Культура господствующих классов: между знанием и достоянием). 

ДеНора и Акорд настаивают на том, что всё искусство и все эстетические практики и объекты необходимо рассматривать в фокусе имплицитной культуры, ориентируясь на проблематику эстетического опыта. Что это значит? Эстетический объект «срабатывает» тем или иным образом для конкретного воплощённого агента в конкретном контексте среды, в результате чего агент приобретает некоторое неявное знание или осваивает новые когнитивные и эмоциональные модели взаимодействия с миром, которые можно задействовать разными способами: «Становясь потребителями эстетического опыта, мы также становимся его производителями». 

То есть каждый создаёт, воспроизводит и трансформирует культуру уже благодаря тому, что воспринимает её. ДеНора и Акорд не считают культуру систематическим образованием. Она «работает изнутри», но не имеет безграничного потенциала, определяясь имеющимися в наличии – и, подчёркивает ДеНора в более поздней книге, неравно распределёнными – аффордансами, материалами, а также ресурсами взаимодействия с другими агентами. 

Активный и формативный потенциал искусства и культуры оказываются контингентными: «как культурные формы, искусства не создают социального действия актуальным образом, но, подобно другим компонентам человеческого опыта (таким, как семейные отношения, политическая ангажированность, трудоустройство и занятость), они предоставляют средства для осуществления социального действия и субъективации опыта». 

Здесь стоит ненадолго вернуться к Уильямсу.

 

7. Уильямс исходит из культурного дефицита или, если использовать формулировку Бурдье, «культурной депривации»; ДеНора и Акорд – скорее наоборот. Интуитивно это кажется верным, учитывая что с 1960-х многое изменилось. Однако:

- Вспомним метафору «раствора» и «осадка». ДеНора и Акорд описывают потребителей эстетического опыта, которые опускают ложку в раствор, загребают осадок вместе с раствором и инкорпорируют всё это. Культурный опыт рассматривается как сугубо личное дело.

- Переход от эксплицитной культуры к имплицитной имеет смысл только в рамках этой понятийной пары. Ср. с подходом Уильямса, где похожий отказ от «купейной» перспективы не мешает учитывать структурные отличия актуального опыта от избирательных средств обращения с ним.

- Если каждый агент становится производителем культуры уже в силу того, что воспринимает её, то тем самым выносятся за скобки проблемы селективной традиции и профессионализации в рамках культурных практик.

- Рассмотрение компонентов опыта как средств для осуществления действия и «субъективации опыта» - интересный ход, но тезис о том, что «культура работает изнутри наружу» окончательно выставляет субъекта за границы банки с раствором и оставляет его с ложкой. 

Стоит отметить, что ни Уильямс, ни представители НСИ не дают сколь-либо точной и убедительной модели описания актуального культурного опыта. Уильямс помогает учесть сложности и ограничения теоретизации последнего, а НСИ обращает внимание на некоторые из его перцептивных и ситуативных характеристик.