« Le Rien Enroulé » («Свёрнутое ничего») — семинар II
26 марта продолжился цикл встреч, посвященный одной из ранних статей Марка Ришира — «Свёрнутому ничего» (1970). Второй семинар был открыт вступительным словом переводчика, — Дениса Михайлова, — в котором он зафиксировал цель Ришира в рамках этого текста: представить теорию.
Краткий обзор семинара
Занимая критическую дистанцию по отношению к эпистемологии Гуссерля, Ришир в своей работе с первых строк указывает на утрату смысла, ведущую к технизации мышления. Чтобы показать, что стоит за этой утратой, он вводит следующий тезис:
Логический объект не имеет собственного содержания, и всё, что его определяет — отношение к другим объектам. Как и шахматная фигура, такой объект не обладает смыслом-в-себе и наделяется им только в сопоставлении с другими объектами.
Логическую теорию, следовательно, необходимо ограничить — так, чтобы внутри поля возможностей оставалось место для самой грани/границы, позволяющей выделить внутреннее и внешнее. Человек науки, по Гуссерлю, остается нечувствительным к этой грани и тому внутреннему, что находится за ней; задача философа в том, чтобы обнаружить её и исследовать. Ришир называет внутреннее внутренним в-себе и Иным, усматривая феноменологическую проблему именно в прояснении логического объекта, т.е. в возвращении Иного, ушедшего во Внешнее, возвращении содержания логического объекта из внешнего во внутреннее. Так, например, это формулируется в тексте:
Проблема Гуссерля – мы называем ее феноменологической проблемой – заключается в следующем: прояснить логический объект (сделать его присутствующим) – значит вернуть перешедшее вовне Иное в его изначальное положение: внутрь. Движение прояснения является возвращением, обратным движению отчуждения. Это заставляет нас заметить странную топологию: внешнее является ничем иным как забытым внутренним. Именно здесь укоренен последний шаг метафизики.
Фрагмент статьи, вокруг которого строилась встреча, был посвящен диалектике Иного и Тождественного. В ходе семинара выяснилось, что Внешнее и Внутреннее скорее стоит понимать как не вполне удачную метафорику, введенную Риширом. Так, например, Георгий Чернавин замечает, что и сам Ришир тяготеет к линии Сартра, где всё вывернуто вовне: говоря о Гуссерле в терминологии внешнего и внутреннего, он приписывает ему интроспекцию и сфокусированность на внутренней жизни сознания. В «Лекциях о восприятии» Гуссерль, напротив, говорит о том, что речь о Внешнем и Внутреннем заводит нас в тупик, и корректнее было бы говорить об адекватно и неадекватно воспринимаемом. Игорь Кирсберг в этой метафорике видит уступку естественному языку, в котором необходимо выразить различение.
В дальнейшем также обсуждались топологические метафоры и уместность аналогий с бутылкой Кляйна и фигурами Эшера. Финальный вопрос был поставлен о фигуре читателя, которому потенциально предназначался текст. Судя по всему, Ришир требует от читателя одновременно быть искушенным в платоновской диалектике, спекулятивной метафизике немецкого идеализма, феноменологии и в постструктуралистских интуициях. Однако затруднительно представить себе человека, способного с легкостью перемещаться между четырьмя режимами мышления — стало быть, текст мог предназначаться для некоего невозможного читателя.
Вопрос об Ином и Тождественном (к которому, как заметила Екатерина Шашлова, можно было бы приблизиться через работу В. Декомба «Le Même et l’Autre», где панорамно представлен контекст французской философии периода написания «Свёрнутого ничего»), а также другие историко-философские вопросы было решено более пристально обсудить на следующей встрече семинара.