«Рядовое дитя второй половины XX века» Франс Гренье-Ришир и Марка Ришира: обсуждение перевода (I)

Весенний цикл семинаров НУГ был открыт ранней статьей Марка Ришира "Рядовое дитя второй половины ХХ века" ("Un énfant moyen de la seconde moitié du XXe siècle") (1975) в переводе Георгия Чернавина.

автор коллажа Хан Е.И., фото из открытых источников (интернет)

Краткий обзор семинара

Одной из ключевых тем для обсуждения стал вопрос об идеологии и о парадоксальном статусе истины (и борьбы за истину) в ситуации господства тоталитарной идеологии. Как выпутаться из ловушки идеологической борьбы? Как пишут в своей статье Марк Ришир и Франс Гренье-Ришир,

...Нужно занять дистанцию перед лицом идеологии с приводящим её в движение характерным для неё жутковатым влечением проговаривать тотальность реального и проявлять волю, путём этого проговаривания (которое [в его претензии на полноту] ничего не отделяет от диктатуры), всеми силами и всеми вообразимыми средствами сделать это самое реальное прозрачным для идеологии. Трудные размышления, поскольку мы теперь замечаем, что прожили, по крайней мере, два века, в этой лжи, которая характеризует нашу эпоху, что, впрочем, не позволяет нам заключить, что общества других эпох жили в истине. Сказать так значило бы умножать ложь (но только в реакционном, то есть фашистском ключе), поскольку эта «истина» опять же была бы для нас воображаемой или идеологической. Просто (если это слово применимо в данном контексте) мы незаметно, на полдороги сменили одну ложь на другую, а вопрос об истине (будь то общества или Истории) ещё только предстоит поставить во всей его полноте. Трудные размышления, следовательно, потому, что они открывают возможность доступа к вопросу об истине, то есть в той мере, в какой критика идеологии, которую проводит Кузнецов, не сводима просто-напросто к идеологии.

Итак, вопрос об истине и идеологической борьбе неожиданным образом ставится через обращение к советскому контексту — делу Эдуарда Кузнецова и его рассуждениям об идеологии в «Дневниках приговоренного к смерти».

«Мы, девять евреев, проживающих в Советском Союзе, предпринимаем попытку покинуть территорию этого государства, не испрашивая на то разрешения властей. Мы из числа тех десятков тысяч евреев, которые на протяжении многих лет заявляют соответствующим органам советской власти о своем желании репатриироваться в Израиль. Но неизменно, с чудовищным лицемерием, извращая общечеловеческие, международные и даже советские законы, власти отказывают нам в праве выезда. Нам нагло заявляют, что мы сгнием здесь, но никогда не увидим своей Отчизны» — гласит послание участников «самолётного дела», группы евреев, в 1970 году предпринявших попытку угнать пассажирский самолет и добраться на нем до Израиля. Самолет был перехвачен, а участники группы стали обвиняемыми по Первому Ленинградскому процессу. Для истории советского суда оно стало исключительным: расстрельные приговоры по «делу самолетчиков» были отменены благодаря вмешательству западных правительств.

Во время пребывания в «смертной камере» один из осужденных по делу — Эдуард Кузнецов (род. 1939) — ведет дневники, впервые опубликованные издательством Gallimard в Париже в 1974 году. Они привлекают внимание Марка Ришира: уже в следующем году в тематическом номере журнала «Textures» появляется посвященная «Дневникам приговоренного к смерти» статья, написанная в соавторстве с Франс Гренье-Ришир. Статья, озаглавленная цитатой из дневников — «Рядовое дитя второй половины ХХ века» — представляет собой одновременно обширный комментарий записей Кузнецова и самостоятельные размышления в духе критики идеологии.

Георгий Чернавин предложил пять тезисов к интерпретации статьи (нумерация в скобках соответствует порядку сносок в оригинальном тексте статьи):

(5) К парадоксу Кузнецова («сначала человек не может эффективно противопоставить себя существующему режиму, потому что не является личностью», а «став таковой – потому что не в силах избавиться от повседневной опеки блюстителей политико-идеологической непорочности государства»): Для философии Ришира очень характерен следующий ход: символическая система полностью замкнута, из неё нет выхода и, тем не менее, парадоксальным образом в феноменологическом регистре у нас всегда есть выход, возможно размыкание тавтологии. Возможно, поэтому его привлёк формулируемый Кузнецовым «парадокс эффективного диссидента», напоминающий «моя наречённая приходит на свидания всегда, потому что когда она на них не приходит, я её больше своей наречённой не называю» (Лакан [1955] 1999, 423): невозможно стать эффективным диссидентом – вы либо плоть от плоти этой системы, либо под контролем этой системы. При этом сам перформатив Кузнецова демонстрирует, что из ловушки символической тавтологии есть выход, правда нам не ясно какой.
(11) К недоверию Кузнецова собственному образу мысли: Очень характерный для философии Ришира «гипер-картезианский» мотив: невозможно быть уверенным, что мой собственный образ мысли не навязан мне Злым Гением или символической машинерией культуры – сближающий её с размышлениями Эдуарда Кузнецова.
(4) Критика идеологии, проводимая в «Дневниках», не сводится просто-напросто идеологии: с точки зрения Гренье и Ришира, Кузнецов не является жертвой тавтологического взаимо-перетекания советского и антисоветского как двух сторон одной медали.
(3) О необходимости принять дистанцию перед лицом идеологии с характерным для нее жутковатым влечением проговаривать тотальность реального, сделав его прозрачным для идеологии: Здесь Ришир делает очень важный ход: идеологический эффект состоит не столько в мóроке «ложного сознания», сколько в иллюзорной прозрачности, в представлении, что «и так всё ясно». Этот ход в критике идеологии представляет собой явную параллель гуссерлевской критике естественной установки с её «беспроблемностью» и «самопонятностью».
(12) О невозможности назвать истину единой, простой, полной или позитивной в силу её изощренности: Также характерная для корпуса сочинений Ришира мысль о проблематичности единой, простой, полной, позитивной истины: такие «архитектонические» регистры как, например, фантазия, телесность, восприятие, язык, миф, мышление могут быть устроены по разным законам и их нельзя без искажения спроецировать один на другой. «Архитектоническая истина» указывала бы нам на то, насколько по-разному устроены эти регистры опыта, не навязывая им единой модели.

В ходе дискуссии, предшествовавшей текстологической части семинара, обсуждались различные конфигурации идеологизированного сознания, абсурдный язык как способ ускользнуть от энкратического и пути интерпретации идеологии у Альтюссера. В номере «Textures» 10/11 (1975) статья Ришира и Гренье концептуально примыкает к ряду эссе о тоталитаризме и советских политзаключенных Клода Лефора, Пьера Кластра и Марселя Гоше, поэтому в обсуждение был введен ряд существенных для той интеллектуальной среды интуиций. Теоретический интерес Ришира и Гренье к критике идеологии в «Дневниках» сопровождается солидарностью с «абсурдно-тоталитарным разочарованием» их автора. Впрочем, необходимая дистанция сохраняется: честность Кузнецова и его «отказ отречься от своего ума» не становятся поводом для того, чтобы делать поспешные выводы и упрощать историю.